English
Я видел все: песок и снег,
Пургу и зной.
Что может вынесть человек -
Все пережито мной.
И кости мне ломал приклад,
Чужой сапог.
И побился об заклад,
Что не поможет Бог.
Ведь Богу, Богу-то зачем
Галерный раб?
И не помочь ему ничем,
он истощен и слаб.
Я проиграл свое пари,
Рискуя головой.
Сегодня - что ни говори,
Я с вами и живой.
Я - северянин. Я ценю тепло,
Я различаю - где добро, где зло.
Мне нужен мир, где всюду есть дома,
Где белым снегом вымыта зима.
Мне нужен клен с опавшею листвой
И крыша над моею головой.
Я - северянин, зимний человек,
Я каждый день ищу себе ночлег.
Каждое старинное здание имеет свою историю. Если это здание становится музеем, его история со временем приобретает черты живой летописи города.
Двухэтажный каменный дом за Софийским собором долгое время был совсем незаметным. Он терялся в тени больших деревьев, кустарников и крапивы, внутреннее разорение слабо напоминало далекое прошлое. Теперь многие вологжане знают, что это дом, где родился автор всемирно известных «Колымских рассказов» писатель Варлам Тихонович Шаламов (1907-1982). Вологда стала местом паломничества почитателей его таланта. И уже стало традицией называть этот дом «Шаламовским».
В автобиографической книге «Четвертая Вологда» В. Шаламов писал: «На Соборной горке стояли испокон века деревянные скамейки. Там отдыхали горожане летом и осенью. Да и весной тоже». Вот на такой скамейке напротив дома часто можно было видеть седого старичка с палкой в руках. Это был вологодский историк и краевед Борис Сергеевич Непеин (1904-1982). В последние годы своей жизни он часто приходил к старому дому. Именно здесь и произошла его встреча с художником Яном Крыжевским. Разговор зашел о Шаламове.
В то время мало еще кто знал Шаламова, и не только в Вологде. Скрыт был целый пласт истории, связанный со сталинскими лагерями и тюрьмами, искалеченными судьбами, невинными жертвами тоталитарного режима. Но обо всем этом более глубоко узналось намного позже.
В 1987 году в мастерской Я.Ю. Крыжевского появился портрет писателя. Он и стал первым экспонатом будущего музея.
Но в тот момент музея В. Шаламова и в планах не было, в доме шел ремонт и реставрация, а сама идея уже витала в воздухе и ждала воплощения.
Много лет спустя, на вечере памяти В. Шаламова преподаватель литературы В.С. Старкова передала в музей магнитофонную запись 1964 года живого голоса писателя. Долгие годы хранилась она у родственников Б.С. Непеина в Санкт-Петербурге, и теперь по традиции голос Шаламова звучит на литературных вечерах, в дни рождения и памяти писателя.
Эту цепь неслучайных случайностей можно было бы продолжить. Личность В.Т. Шаламова притягивала к себе судьбы многих людей. Частицы этих соприкосновений соединяются в родном доме писателя, где его любят и почитают.
В 1990 году на фасаде здания была установлена мемориальная доска. Ее автор - Федот Федотович Сучков (1923 -1992) - московский скульптор, писатель, как и В. Шаламов, переживший сталинские лагеря. Он был один из немногих, создавших портрет В. Шаламова еще при его жизни. Свое ощущение силы духа и стойкости писателя скульптор вложил и в надгробное изваяние, установленное на его могиле, на Кунцевском кладбище в Москве, где похоронен писатель. Незадолго до своей смерти Ф.Ф. Сучков эту работу вместе со скульптурными портретами А. Ллатонова, Б. Пастернака, А. Солженицына, Ю. Домбровского подарил Шаламовскому дому.
Благодаря сохранившейся копии портрета в 2001 году стало возможным восстановить памятник Варламу Тихоновичу на могиле, варварски исковерканной и разрушенной вандалами, позарившимися на бронзу.
Восстановление надгробия осуществлялось по инициативе земляков и московской творческой интеллигенции. Новый памятник был отлит безвозмездно металлургами на «Северстали», череповецким скульптором А. Контаревым. В связи с этим еще вспоминаются строки из записок И. Емельяновой о В. Шаламове: «54-й, 55-й, 56-й. Время крепнущих надежд, волшебных возвращений, встреч после неслыханных разлук. Помню В.Шаламова, возникшего на пороге дома в брезентовом дождевике с рюкзаком за плечами и его необыкновенное опаленное, сожженное навеки колымскими ветрами лицо, его почти обугленные руки, весь он как живая память человеческого горя. И когда заговорили о проекте памятника замученным в лагерях (якобы предложил Хрущев), я увидела таким памятником Шаламова, каким он возник на пороге нашей квартиры первый раз». Воплощением этих мыслей и стало скульптурное произведение Ф.Ф. Сучкова - мудрое шаламовское лицо, спокойно, вопреки всему, возвышающееся над вязью могильных оград в Москве и на фасаде родного дома в Вологде.
В 1991 году на первом этаже этого дома, где жила семья писателя, был открыт мемориальный музей В.Т. Шаламова.
Какими средствами можно передать писательский и человеческий подвиг В. Шаламова? Как отразить судьбу, вобравшую в себя беды и мучения целого поколения? Такие вопросы неминуемо вставали перед создателями музея. И в художественном решении главным оказалось не вещественное, а эмоциональное воздействие. Чтобы встреча людей происходила не с предметами мебели, а с самим поэтом, его душой, его внутренним миром. Чтобы этот мир складывался как мозаичная фреска из стихов, рассказов, фотографий, архивных документов, рукописей, воспоминаний, писем.
Композиция музея, его пространственное, цветовое, смысловое решение - это разговор и через документы эпохи и через слово самого автора. Из личных вещей писателя в экспозиции - полевая сумка и наручные часы. Вместе с другими материалами и книгами они были переданы в музей Ириной Павловной Сиротинской, наследницей архива писателя, исследователем и публикатором его произведений.
Символом музея стала Лиственница, доставленная с Колымы. «Это дерево познания добра и зла. Лиственница - дерево Колымы, дерево концлагерей». - Шестьсот лет жизни лиственницы - это практическое бессмертие человека. Люди будут вдыхать ее запах не как память о прошлом, но как новую жизнь», - так писал Варлам Шаламов в рассказе «Воскрешение лиственницы».
Не мертвый мемориал, но живое чувство сопереживания - вот та истина, при которой возможен и действенен такой музей.
Не в бревнах, а в ребрах Церковь моя.
В усмешке недоброй
Лицо бытия.
Сложеньем двуперстным Поднялся мой крест.
Горя в Пустозерске,
Блистая окрест.
Я всюду прославлен.
Везде заклеймен.
Легендою давней
В сердцах утвержден.
***
Тебе обещаю. Далекая Русь,
Врагам не прощая,
Я с неба вернусь.
***
Нет участи слаще.
Желаний конца.
Чем пепел, стучащий
В людские сердца.
«Аввакум в Пустозерске»
Есть три Вологды:
историческая, краевая и ссыльная.
Моя Вологда - четвертая.
Четвертую я пишу
в шестьдесят четыре года от роду.
Я пытаюсь в этой книге соединить
три времени:
прошлое, настоящее и будущее во имя
четвертого времени - искусства.
Чего в ней больше?
Прошлого? Настоящего? Будущего?
Кто ответит на это?
«Четвертая Вологда»
Отец писателя
Т.Н. Шаламов.
(1868-1933 гг.)
Мать писателя
Н.А. Шаламова.
(1870-1934 гг.)
Варлам Тихонович Шаламов родился 18 июня (5 июня по старому стилю) в 1907 году в северном провинциальном городе Вологда, равноудаленном от тогдашних столиц - Москвы и Петербурга, что, безусловно, накладывало отпечаток на его быт, нравы, общественную и культурную жизнь.
Город церковной старины, город, глубоко связанный с традициями северной русской патриархальности, «. много столетий - место ссылки или кандальный транзит для многих деятелей Сопротивления - от Аввакума до Савинкова, от Сильвестра до Бердяева, от дочери фельдмаршала Шереметева до Марии Ульяновой, от Надеждина до Лаврова, от Луначарского до Германа Лопатина.» Этот город сыграл большую роль в формировании взглядов Варлама Шаламова. Обладая с детства сильной восприимчивостью, он не мог не чувствовать различных потоков в живой атмосфере города, «с особым нравственным и культурным климатом», тем более, что семья Шаламовых фактически находилась в самом центре духовной жизни.
Отец писателя - Тихон Николаевич, потомственный священник, был в городе видным человеком, поскольку не только служил в церкви, но и занимался активной общественной деятельностью, он поддерживал связи с ссыльными революционерами, резко выступал против черносотенцев, сражался за приобщение народа к знаниям и культуре. Почти 11 лет прослуживший на Алеутских островах в качестве православного миссионера, он был человеком европейски образованным, придерживался достаточно свободных и независимых взглядов, что, естественно, вызывало к нему отнюдь не только симпатию. С высоты своего тяжкого опыта Варлам Шаламов довольно скептически оценивал христианскую и просветительскую деятельность отца, свидетелем которой он был в период своей вологодской юности. Он писал в «Четвертой Вологде»: «В будущем отец ничего не угадал. На себя он смотрел, как на человека, который пришел не только служить Богу, сколько вести сражение за лучшее будущее России. Отцу мстили все - и за все. За грамотность, за интеллигентность. Все исторические страсти русского народа хлестали через порог нашего дома».
До недавнего времени главным источником сведений об отце В.Т.Шаламова являлась повесть писателя «Четвертая Вологда», а также рассказ «Крест». Благодаря изысканиям Л. Клайн (США) стали известны новые факты о жизни и деятельности этого незаурядного человека. Эти подробности сегодня можно проследить по документам архивов Русской Православной миссии, сохранившимся на Аляске и в Вашингтоне, а также по журналу «Американский православный вестник».
Во время своего пребывания в Америке о.Тихон издал ряд статей, проповедей и заметок из походных журналов, писал ежегодные отчеты и письма главам церкви. С помощью этих материалов можно глубже понять характер о.Тихона и особенности его мировоззрения. Воспитанник Вологодской духовной семинарии, он приехал на Аляску в 1893 году с женой Надеждой Александровной (урожд. Воробьевой) по направлению Святейшего Синода.
Миссионер оставил Аляску и вернулся с семьей в Россию по собственной просьбе в 1904 году, видимо, из-за тоски по родине и желания воспитывать своих четырех детей в России. Он был представлен к ряду церковных наград.
Аляска. 1901 год. Крайний справа о. Тихон (Т.Н. Шаламов).
Я забыл погоду детства,
Теплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детства нет.
И осталось так немного
В бедной памяти моей -
Васильковые дороги
В красном солнце детских дней,
Запах ягоды-кислицы,
Можжевеловых кустов
И душистых, как больница
Подсыхающих цветов.
Это все ношу с собою
И в любой люблю стране.
Этим сердце успокою,
Если горько будет мне.
Мужская гимназия им. Александра Благославенного.
Выпускники трудовой шк. № 6 2-ой ступени. 1923 год.
«Много, слишком много сомнений
испытываю я. (.) Нужна ли будет
кому-нибудь эта скорбная повесть?
Повесть не о духе победившем,
но о духе растоптанном. Не утверждение жизни и веры, (.) но безнадежность
и распад. Кому она нужна будет
как пример, кого она может воспитать,
удержать от плохого, кого научит хорошему? Будет ли она утверждением добра, все же
добра - ибо в этической ценности вижу я единственный подлинный критерий
искусства.
Меня застрелят на границе,
Границе совести моей,
И кровь моя зальет страницы,
Что так тревожили друзей.
Когда теряется дорога
Среди щетинящихся гор,
Друзья прощают слишком много, Выносят мягкий приговор.
Но есть посты сторожевые
На службе собственной мечты,
Они следят сквозь вековые
Ущербы, боли и тщеты.
Когда в смятенье малодушном
Я к страшной зоне подойду,
Они прицелятся послушно,
Пока у них я на виду.
Когда войду в такую зону
Уж не моей - чужой страны,
Они поступят по закону,
Закону нашей стороны.
И чтоб короче были муки. Чтоб умереть наверняка,
Я отдан в собственные руки, Как в руки лучшего стрелка.
С первой тюремной минуты
мне было ясно, что никаких ошибок
в арестах нет, что идет
планомерное истребление целой «социальной» группы - всех,
кто запомнил из русской истории последних лет не то,
что в ней следовало запомнить.
«Несколько моих жизней»
«На две части, две стороны распадалась всегда моя жизнь, с самого далекого детства.
Первая - это искусство, литература. Я уверен был, что мне суждено сказать свое слово. и именно в литературе, в художественной прозе, в поэзии. Вторая была - участие в общественных сравнениях тогдашних, невозможность уйти от них, при моем главном кредо - соответствии слова и дела».
В.Шаламов «активно участвовал в событиях 1927, 1928 и 1929 гг. на стороне оппозиции., тех, кто пытался самыми первыми, самоотверженно отдав жизнь, сдержать тот кровавый потоп, который вошел в историю под названием культа Сталина». 19 февраля 1929 года он был арестован за распространение «Завещания В.И. Ленина» «.Этот день и час я считаю началом своей общественной жизни. После увлечения историей русского освободительного движения, после кипящего Московского университета 1926 года, кипящей Москвы - мне надлежало испытать свои истинные душевные качества». В.Т. Шаламов был осужден на три года заключения в лагерях и отправлен этапом в Вишерский лагерь (Северный Урал).
Ранее считалось, что следственные материалы первого тюремного срока Варлама Шаламова уничтожены. Они сохранились. Генеральная прокуратура РФ реабилитировала писателя по делу 1929 года - но только 12 апреля 2002 года.
Пусть это будет последняя реабилитация человека, пострадавшего от сталинских репрессий.
«Вернулся в Москву в 1932 году и крепко стоял на всех четырех лапах, стал работать в журналах, много писал, перестал замечать время, научился отличать в стихах свое и чужое. Писал день и ночь. Я понял, что в искусстве места хватит всем».
В эти годы он дважды приезжал в Вологду - на похороны отца и матери. Это были его последние свидания с родными местами.
12 января 1937 года Варлам Шаламов «как бывший «оппозиционер» был вновь арестован и осужден за «контрреволюционную троцкистскую деятельность» на пять лет заключения в лагерях с использованием на тяжелых физических работах. В 1943 году новый срок - 10 лет за антисоветскую агитацию: он назвал И. Бунина, находившегося в эмиграции, «великим русским классиком». От гибели спасло В. Шаламова знакомство с лагерными врачами. Благодаря их помощи, он закончил фельдшерские курсы и работал в центральной больнице для заключенных до самого освобождения из лагеря. Вернулся в Москву в 1953 г., но, не получив прописки, вынужден был работать на одном из торфопредприятий в Калининской области.
Лагерь - не противопоставление ада рая, а слепок нашей
жизни, и ничем другим быть не может.
«Вишера. Антироман»
«Колымские рассказы» - попытка поставить и решить какие-
то важные нравственные вопросы времени, вопросы,
которые просто не могут быть разрешены на другом
материале. Вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой
борьбы, борьба за себя, внутри себя - и вне себя.
Возможно ли активное влияние на свою судьбу,
перемалываемую зубьями государственной машины,
зубьями зла. Иллюзорность и тяжесть надежды.
Возможность опереться на другие силы, чем надежда.
«О прозе»
И - пусть на свете не жилец -
Я - челобитчик и истец
Невылазного горя.
Я - там, где боль, я - там, где стон,
В извечной тяжбе двух сторон,
В старинном этом споре.
«Атомная поэма»
Реабилитирован В.Т. Шаламов был в 1954 году. Позже он напишет: «Мне было свыше 45 лет, я старался обогнать время и писал день и ночь стихи и рассказы. Каждый мой рассказ - пощечина сталинизму. Каждый мой рассказ - абсолютная достоверность документа. Лагерь - отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Но уж если ты видел, надо сказать правду, как бы она ни была страшна. Потребность в такого рода документах чрезвычайно велика. Ведь в каждой семье, и в деревне, и в городе, среди интеллигенции, рабочих и крестьян были люди, или родственники, или знакомые, которые погибли в заключении. Это и есть тот русский читатель да и не только русский, - который ждет от нас ответа».
Дальнейшая одинокая жизнь писателя протекала в упорном литературном труде. Однако при жизни В.Т. Шаламова не были напечатаны его «Колымские рассказы». Из стихов была опубликована очень малая их часть, да и то нередко в исковерканном виде.
Умер Варлам Тихонович Шаламов 17 января 1982 года, потерявший слух и зрение, совершенно беззащитный в Доме инвалидов Литфонда, до конца испивший чашу непризнания при жизни.
«Колымские рассказы» - главный труд писателя В.Т. Шаламова.
20 лет он отдал их созданию.
20 лет жизни прошли в ледяном аду Вишеры и Колымы.
20 лет после его смерти происходит познание, открытие Писателя, Поэта, Человека. Его творчество - истинный памятник мученикам Колымы, «реквием по погибшим», яркое и точное свидетельство трагедии XX века.
Шаламовский дом напоминает нам об этом. Пусть светят его окна.
Клянусь до самой смерти
мстить этим подлым сукам.
Чью гнусную науку я до конца постиг.
Я вражескою кровью свои омою руки,
Когда наступит этот благословенный миг.
Публично, по-славянски
из черепа напьюсь я,
Из вражеского черепа,
как сделал Святослав.
Устроить эту тризну
в былом славянском вкусе
Дороже всех загробных,
любых посмертных слав.
Документы нашего прошлого
уничтожены, караульные вышки
спилены, бараки сровнены с землей,
ржавая колючая проволока смотана
и увезена куда-то в другое место.
На развалинах «Серпантинки»
процвел иван-чай - цветок пожара,
забвения, враг архивов
и человеческой памяти.
Были ли мы?
Отвечаю:
«были» - со всей выразительностью
протокола, ответственностью,
отчетливостью документа.
Комментариев нет:
Отправить комментарий