пятница, 29 января 2010 г.

29 ночей до рассвета. Детская шалость

Ты тихонько сидишь, смотря сквозь даль панорамы, сжимая в руках стаканчик бесстыже горячего двойного шоколада. И понимаешь, что он греет тебя столь же мало, сколько и воодушевляет укрытый туманом город. Погружаясь с головой в мечты и воспоминания, восстанавливая давно утерянные в памяти события, ты живешь. Ими одними. Этими тайными "а вот если бы". Загранными ниточками, которые уже никогда не вплетутся в ковер твоей жизни. Они нереализуемы, но есть, тянутся в твоей голове, испещряют душу; и вечно будут тянуться, потому что для тебя они более чем реальны. Гораздо реальнее, чем туман за окном.

Где-то за одной из дверей бесконечного коридора надрывается телефон. Тр-р-р-пи-пи-тр-р-р-р... Его голос так однообразен, а зов - так безнадежен, что ты достаточно быстро забываешь о его существовании. Вокруг ни души. Только ты и двойной шоколад. Теплые и живые.

Твоя юбка (на этот раз плотно обтягивающая шерстью ноги и бедра) закатана до неприличия высоко. Куртка расстегнута, выпускает на волю белую майку, в которой ты еще не так давно спала. Несмотря на мрачность и пессимистичность окружающего мира, твоих губ, горящих спелой вишней, не покидает заносчивая улыбка. Ты даже чихаешь с ней: наклоняешь голову вперед, непроизвольно поднимая руку на уровень носа, щуришься... но улыбаешься. От абсурда происходящего.

8 утра. И какого черта ты делаешь здесь: на 11 этаже 1 ГУМа МГУ?

Идеальный побег из идеального фильма твоих грез. Спонтанное решение всех проблем. Детский проступок с выплеском адреналина. Именно то, чего тебе не хватало в этом году. Точно.

Ты распахиваешь глаза, удивляясь, как мысль из сновидения возвращает тебя в реальность. Темно. Шторы опущены. Ты лежишь на спине, скрестив руки на груди. Кровать не расправлена: никакой подушки, никакого одеяла. А зачем? Сегодня всего лишь понедельник.

Еще один понедельник.

Четыре часа утра. За стеной сопят спящие родители. Медлить нельзя. Спешить некуда. Жуткий диссонанс всей твоей жизни. Но что-то нужно менять. Как всегда. И тут до тебя доходит, как раз в тот момент, когда ты подходишь к зеркалу над раковиной, доходит, что не ты единственная терзаешься подобной мыслью. Что каждый день, а возможно каждый час, смотря на себя с щеткой между зубов в зеркало, поглощая привычный обед или перед сном целуя соседа-соседку по кровати, тысячи и миллионы человек думают о том же самом: нужно что-то менять, говорят они себе. И что в итоге? День сменяется новым днем, а они все так же едят, чистят и целуют. И ничего не меняется.

Ну, просто совсем ничего.

И каждый из них, как две капли воды похож на другого.

И он такой же. И ты была такой же. И до сих пор такая же.

В ярости ты швыряешь щетку в раковину. И плюешь ей вслед белой пеной. Бежать. Бежать отсюда и как можно скорее. Пусть день, пусть час, да хоть один лишь миг, но быть другой. Не такой как все. Иначе смысла нет жить.

Ты сидишь в таком положении еще пару пар часов. Шоколад уже далеко не горяч. Телефон больше не надрывается от звонков. По коридору ходят люди. Некоторые из них смотрят в твою сторону. И проходят мимо.

Наконец, ты встаешь, застегиваешь куртку и уходишь. И пропадаешь в коридорах, на этажах, факультетах и в зданиях; прочесываешь улицы, пиная носками черных лодочек пыль на улицах дорог. Ты сливаешься с потоком живых мертвецов, становясь отчасти одной из них.

Только ты улыбаешься. Абсурду происходящего.

Вернувшись в свою комнату из ванной, ты с налету приземляешься в кресло у окна и глубоко вздыхаешь. Все-таки ты должна рискнуть. Получить свою дозу. Ощутить себя сумасшедшей, чтобы понять, что еще способна трезво мыслить. Из-за отодвинутой шторы тебе улыбнулась луна. Практически полная и идеальная. "А ей все по-барабану," - думаешь ты. И на твое лицо наползает улыбка. Детская, наивная. Улыбка ребенка, который вот-вот добереться до сааамой верхней полки, где родители спрятали его любимое вишневое варенье. (Главное: тихо. И не разбить банку.)

Ты одеваешься. Поспешно, судорожно. Колготки, юбка. Скорее, скорее! Вся поглащенная предвкушением пакостного поступка, который совершишь. Собираешь сумку. И у нее как назло обрывается ручка. "Ну, и черт с ней," - вытаскиваешь кошелек, сыпешь на кресло мелочь, - чтоб потише! - скручиваешь десятки и сотню в трубочки и прячешь их за складкой колгот (а куда еще, если вся твоя одежда напрочь лишена таких необходимых каждому атрибутов, как карманы?). Телефон, ключ, зеркало - все лишнее. Без этого легко можно и обойтись. Готова.

Ты гасишь свет в своей комнате и прислушиваешься. Над квартирой витает невозмутимый дух сопения. Ты выходишь в коридор, на цыпочках, осторожно. Накидываешь на плечи куртку, погружаешься в кожу любимых туфлей. С замиранием сердца трижды медленно поворачиваешь ключ в замке. Дверь открыта. В счастливом забытии ты выскакиваешь наружу, легко толкая дверь. И слишком поздно понимаешь, что наделала: раздается громкий хлопок от стального удара замка двери об дверной проем. Банка все-таки разбилась...

В паническом ужасе ты бросаешься бежать. Вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступеней. Тяжело дыша, ты буквально впечатываешься в главную дверь подъезда, открываешь ее, вылетаешь на улицу. На свободу. Под свет луны и тусклых фонарей. Ты складываешься пополам, выдыхаешь. И, наконец, с опозданием осознаешь, что все это время смеялась. Безостановочно смеялась. И смеешься до сих пор.

Это победа. Но вот только, что делать теперь?

Неожиданно тебя озаряет - и ты бежишь к автобусной остановке на первый автобус до юго-западной. С абсурдно счастливой детской улыбкой.

Возвращаешься домой ты ближе к полуночи, когда за окнами вновь царит темнота. По привычке ты проверяешь почтовый ящик, прижавшийся к стенке на первом этаже подъезда между ему идентичными. Этот сгусток неприятных расстройств уже третий год подряд питается одними счетами да локальными фриньюзами. "Да, милый, с такой диетой и заржаветь недолго - еще годика два-три, и я разучусь в тебя заглядывать," - смеешься ты. Но...

Фиолетовый лист бумаги вылетает из открывшейся дверцы, послушно ложась на носок левой лодочки.

"На рекламу это не похоже," - резюмируешь ты, наклоняясь. Лист А4, сложенный вдвое. В центре мелким подчерком бежит ломанный слог:

Как в белый не рядись, сей ночью - станешь серой

Ты навсегда. Такой, как мутных рек вода;

И красным отольет твой облик перезрелый,

Когда луны слуга коснется до тебя...

"Бред какой!" Ты громко фыркаешь и легко пускаешь листок через плечо за спину. Слышишь болезненное приземление бумаги, и устремляешься вверх по ступеням.

Пролет первого этажа. "И кому это было нужно? Какой-нибудь непризнанный шизофреник, небось, ищет поклонников и поклонниц..."

Десять ступеней. Двадцать: второй этаж. "И надо ж было так: когда луны слуга... Не, ну, точно помешанный!"

Десять. Двенадцать. Тринадцать. Пятнадцать... Стоп.

Сердце замерло автоматически. Ухмылка поползла краями губ вниз. Взгляд опущенных глаз застыл на темно-коричневых ботинках впереди стоящего его. Запахло бедой. Могучей бедой, отдающей потом и похотью.

Тот самый флешмобник с фрунзенской. С той самой надменной улыбкой. И никакой робостью его глаза больше не отливали.

Каблук скользнул с поверхности ступени, накреняя вбок и назад - вниз. Взор скользнул по стене и по изнанке следующего пролета, после чего померк.

А до пятого этажа оставалось совсем немного...

Комментариев нет:

Отправить комментарий