Взрослые часто не предполагают, какие страдания испытывает ребенок, когда два любимых им человека вдруг расстаются.
Разводятся родители - страдают дети. У них - как последствия развода - возникают различные симптомы. Это сегодня ясно всем.
Педагогические размышления о разводе, которые часто близки к моральному его осуждению ("родители обязаны, прежде всего, думать о детях"), находят поддержку в выводах эмпирических исследований, которые в последние десять-пятнадцать лет обращены к теме развода и значения его последствий для детей. Так, выясняется, что развод родителей и их новый брак чаще всего представляют собой первоначальную причину проявления симптомов, которые впоследствии заставляют родителей обращаться в детские психиатрические клиники. Симптомы, проявляющиеся в основном после развода родителей, описаны в различных исследованиях: это прежде всего общее беспокойство, обжорство, бессонница. Многие из детей начинают опять мочиться в постель, снова и снова возникают проблемы с дисциплиной в школе и в семье иногда даже воровство, порой у детей развиваются психосоматические симптомы, такие, как боли в желудке, головные боли, угри и другие. Большинство детей, чьи родители развелись, проявляет особую раздражительность: они все чаще испытывают чувства страха, беспокойства, печали"; почти у каждого ребенка наблюдается возрастание агрессивного потенциала, который разряжается на одном из родителей или на других детях некоторые реагируют, наоборот, усиленной зависимостью, а также отставанием социального и эмоционального развития'". Все эти симптомы часто сопровождаются снижением внимательности и ухудшением успеваемости". Речь идет не просто о преходящих трудностях. Об этом говорит сравнительный анализ школьных успехов или профессионального образования детей из полных и неполных семей: последние гораздо реже учатся в средней или высшей школе и в результате получают более низкое профессиональное образование.
Существует общее мнение, что дети, которые постоянно втягиваются в конфликт между родителями, оказываются в так называемом тяжелом конфликте лояльности, который предъявляет к ребенку слишком большие требования и наносит вред его душевному развитию". Этот упомянутый выше конфликт лояльности не является специфичным только для детей разведенных родителей, он характерен также для детей еще женатых родителей, но которые в ходе супружеских разногласий, сознательно или бессознательно, ищут в детях союзников.
Дети очень восприимчивы к перемене настроений родителей. Они чувствуют, когда один из родителей несчастен и страдает. Нередко такие дети возлагают на себя роль, так сказать, терапевтов брака, пытаются утешать родителей или одного из них или предпринимают попытки вновь примирить маму и папу. Эти попытки начинаются зачастую уже задолго до развода. Бывает, что так называемые симптомы развода появляются у детей уже непосредственно перед разводом и зачастую несут подсознательную функцию отвлечения родителей от их проблем и предложение заняться ребенком сообща. Некоторые дети, пытаясь достичь этой цели, стараются как можно меньше досаждать родителям и как можно лучше себя вести. Надо только представить, что мы будем чувствовать, если нас внезапно покинет человек, которого мы любим больше свех на свете. И к тому же, без предупреждения. Но многие родители не понимают, что отец, который покидает супружескую квартиру, покидает не только жену, но и детей, и его дети, таким образом переживают не просто развод родителей, а также и свой собственный развод с отцом (или матерью).
Иногда дети, может быть, и понимают, что мама и папа часто ругаются, может быть, даже то, что они больше не любят друг друга. Но почему он уходит от меня? - спрашивает девятилетняя Лора. - Папа может жить в другой комнате. У него же есть я" Если мать говорит ребенку, что папа переезжает в другое место, то она знает, что отец делает это из-за нее, может быть, даже инициатива исходила от нее самой. Лора же воспринимает это так, что отец покидает ее, Лору. К печали по поводу потери отца примешивается боль от сознания, что сама она не очень важна и недостаточно любима, чтобы суметь удержать отца дома, несмотря на его ссоры с матерью.
Это сознание своей второстепенности в любовной жизни разводящегося родителя, своей беспомощности как-то помешать разводу приводит печаль к ярости. Ярость ребенка может быть направлена на обоих родителей, когда у него появляется чувство, что родителям важнее их собственные запросы и потребности, чем его, ребенка, что они причиняют ему эту боль, хотя всегда утверждали, что для них нет на свете ничего дороже ребенка, что они, которые всегда играли роль хранителей порядка и долга, вдруг забыли о своем родительском долге и так далее. В других случаях ярость обращается вначале на одного из родителей, на которого ребенок возлагает вину за развод в то время, как со вторым он себя идентифицирует.
Есть и другой аргумент, который заставляет сомневаться в утверждении, что развод служит только ("эгоистическим") запросам родителей и ни в коем случае не служит интересам детей, а именно: дети страдают больше всего тогда, когда видят родителей несчастными и недовольными. Конечно, это не значит, что счастливые родители уже автоматически являются хорошими родителями, но способность посвящать себя детям - основной критерий хорошего воспитания - уменьшается по мере того, как они чувствуют себя разочарованными, несчастными, обремененными личными проблемами. Часто бывает так, что для родителей, которые "в интересах детей" сохраняют немилый союз, ребенок, вместо того чтобы обогатить и сделать более радостной их жизнь, наполнив ее смыслом, становится как бы (конечно, подсознательно) виновником этой неудавшейся жизни. Такие отношения родителей и детей довольно амбивалентны (противоречивы) и соответственно этому проявляют большую готовность к (открытой или скрытой) агрессивности.
Конечно, родители, чей брак переживает кризисную ситуацию, должны были бы попытаться разрешить эти конфликты, прежде чем окончательно пойти на развод. В свете высказанных выше размышлений сохранение брака, даже в интересах детей, имеет смысл только тогда, когда родители ведут себя по отношению друг к другу уважительно, и конфликты представляются еще разрешимыми. Имеющиеся результаты обследований, во всяком случае, не оправдывают (часто высказываемого) мнения, что развод является решением проблемы только для родителей, а для детей, наоборот, причиной таковых.
Экономическое давление и связанные с ним перегрузки приводят к тому, что разведенная мать уделяет ребенку в среднем меньше времени. Маленькие дети, которые находились до этого с матерью, теперь вынуждены ходить в ясли, в детский сад или большую часть времени проводить с дедушкой и бабушкой или с другими лицами. Школьники после обеда должны посещать группы продленного дня или оставаться одни дома. Семейные перегрузки приводят к тому, что мать даже в свободное от работы время меньше может заботиться о ребенке, чем прежде.
Душевные нагрузки, которым подвергаются матери, ведут за собой частые смены настроения. В момент стресса самые обычные повседневные запросы детей могут вызвать у матери ощущение, что к ней предъявляются чрезмерные требования. Например, ребенок раздражается или упрямится, когда хочет что-то получить, медлительность по утрам, недовольство едой, ворчание из-за провалившегося похода на каток, нежелание мыть голову или чистить зубы и т.д. Недавно разведенная мать склонна к раздражительным реакциям, может легко накричать на ребенка, удариться в слезы, наказать ребенка там, где прежде обходилась одним только замечанием или серьезно беседовала с сыном или дочерью по поводу возникшей проблемы.
Смена настроений и раздражительность вскрывают лишь поверхностные проблемы отношений матери и ребенка. Агрессивная сторона (при обычных обстоятельствах только латентная) отношений мать - ребенок усиливается не только со стороны ребенка. У того обстоятельства, что мать развивает в себе в это время необычно сильную агрессию по отношению к ребенку, имеется много оснований.
Почти вся литература о последствиях развода для детей следует упрощенной концепции адаптации, при которой появление и исчезновение симптомов (что часто является просто непониманием оных окружающими) приравнивается к появлению или исчезновению психических проблем. Это характерно не только для опытно-статистических, но и для большинства "системных" работ по семейной терапии. Валлер-штейн, чей вклад в изучение проблемы развода может быть охарактеризован минимум как "психоаналитически инспиративный", после ее первых катамнезов оптимистически приходит к выводу, что симптомы у многих детей в течение пяти лет после развода сходят на нет и таким образом, по ее мнению, примерно 40% детей переживают развод вполне удовлетворительно. Но на основе своих дальнейших обследований тех же персон через десять-пятнадцать лет после развода ученые вынуждены были признать, что развод даже у детей, которые сумели хорошо приспособиться, оставил глубокие следы.
Хотя исследования по теме развода, ориентированные на симптомы, мало способствуют интервенциям, способным к оказанию полноценной помощи, они - и это их главная заслуга - обращают наше внимание на то, что частичная потеря одного из родителей почти у всех детей приводит к ирритации в душевном равновесии, которая в свою очередь может вызвать к жизни невротические процессы с долгосрочным воздействием.
***
Анне семь лет, ее сестре Лауре - шесть. Обследование показало, что Лаура не может простить своему отцу то, что он оставил семью из-за другой женщины.
многие, и прежде всего маленькие дети, часто бывают застигнуты разводом врасплох и вдруг начинают понимать, что отношения и конфликты родителей Имеют для тех гораздо большее значение, чем их отношение к ребенку. Это является большой неожиданностью для эгоцентризма ребенка, для его представления о том, что именно он является центром мироздания. И хотя у ребенка на третьем-четвертом году жизни уже появляется представление о том, что у родителей, наряду с их отношением к нему, существуют еще и собственные взаимоотношения^, он еще долгое время различными путями сохраняет иллюзию, что именно он является важнейшим любовным партнером родителей. Ощущения вины объясняют также потерю чувства собственной полноценности, которая сопровождается чувством покинутости, что можно наблюдать почти у всех детей после развода родителей. Эти фантазии вины во многих случаях усиливаются воспоминанием о том, что значительная часть ссор между родителями затрагивала вопросы воспитания, а значит, вращалась вокруг ребенка. Так начинает он воспринимать себя в качестве реальной причины конфликта.
Для ребенка это является достаточным основанием, чтобы приписывать себе частичную вину в разводе родителей. К тому же часто бывает так, что многие дети пытаются играть роль примирителей в конфликтах между отцом и матерью. Развод является доказательством крушения этих попыток. С уходом одного из родителей превращаются также в реальность архаические страхи перед разлукой и потерей любви.
Если родители дадут себе труд и предметно объяснят ребенку причины развода, если при этом станет ясно, что они не хотят причинить ребенку зла, а наоборот, хотят все сделать, чтобы ему помочь, это даст возможность ребенку со временем преодолеть большую часть его чувства вины. Во власти родителей находится также возможность помочь ребенку преодолеть его страхи уже тем, что они примут их вполне серьезно и серьезно их обсудят. В конце концов время поможет ребенку понять, что развод хотя и заставил мир пошатнуться, но не опрокинул его.
***
Манфред относился к тем мальчикам, которые особенно сильно идентифицируют себя со своими отцами. Для него отец был живым воплощением всего того, что придает жизни смысл: он был обладателем роста, силы, власти, разума и любви к матери в сочетании с восхищением ею. Отец обладал всем тем, в чем он сам так мучительно нуждался. Только благодаря идентификации с отцом ему удавалось не падать духом по поводу своей слабости и маленького роста и преодолевать страх перед теми, кто был старше и сильнее его. Отец гарантировал мальчику также необходимое эмоциональное прикрытие в отношении матери, что позволяло тому хотя бы частично чувствовать себя защищенным от ее строгости. Идентификация давала ему возможность сосуществовать с болезненным сознанием, что мать обращается с ним как с маленьким ребенком и доминирует над ним, и все же сохранять свою мужественность. Такие сильные идентификации не обязательно результат внешне особенно близких отношений. Отец Манфреда был художником и очень часто отсутствовал по нескольку дней или недель. И, как раз наоборот, из-за частой недосягаемости отца, чувство идентификации сильно возрастало, что обычно является - подсознательно - путем к тому, чтобы любимого человека всегда иметь при себе, вернее, в себе, даже тогда, когда его нет рядом*.
Когда Манфред узнал, что отец не вернется больше домой из своей последней поездки, он потерял не просто любимого человека. Жить дальше без отца означало для Манфреда потерять самого себя. Отец в известном смысле забрал с собой хорошие и сильные части личности Манфреда. Осталось маленькое существо, обижаемое и дразнимое во дворе и в школе и чувствующее себя в полной зависимости от чересчур заботливой матери. Потеря отца означала для Манфреда также потерю будущего, а именно, в его становлении мужчиной, поскольку у него отняли возможность уже сейчас, путем идентификации с отцом, таковым себя ощущать.
***
Но не только разлука с однополым родителем может переживаться ребенком так драматично. Катарине было неполных пять лет, когда ее родители разошлись. Она находилась в высшей точке своей эдиповой любви и была нежно предана отцу, который воплощал для нее сияющего сказочного принца. Отец был врач и для Катарины было самой собой разумеющимся, что она со временем тоже станет врачом или медсестрой, чтобы ассистировать отцу. Уже сейчас это были счастливейшие моменты, когда она бралась за ручку двери его кабинета и ей разрешалось принести ему картотеку. Ее любимейшей игрой была кукольная семья. При этом кукольный отец был ее отцом, она сама была матерью и они вместе заботились о детях.
Любовь Катарины пользовалась взаимностью. Отец с момента ее рождения принимал участие в уходе за нею. Их отношения стали еще более близкими на третьем году жизни Катарины, когда у нее появился маленький братик Филипп и отец переживал потерю близости матери. К этому примешивалось и то, что латентная напряженность между родителями порой находила выход в открытых ссорах, которые тоже обременяли ребенка. Мать все больше отдавала себя младенцу, что еще сильнее сближало отца и дочь.
С разводом Катарина потеряла свой первичный любовный объект. Но это еще не все. Близкие отношения с отцом помогали ей удерживать в рамках свою ревность к брату и не видеть угрозы для себя в том, что мать сконцентрировалась на любви к Филиппу. Отец для нее заменил также и мать, что после его ухода из семьи вызвало в девочке чувство одиночества. Поскольку во время ссор родителей она внутренне всегда становилась на сторону отца, теперь она стала бояться матери, что отнимало у малышки надежду вновь завоевать ее любовь и быть в состоянии конкурировать с братом. Отца она начала также страстно ненавидеть за причиненную ей боль, как страстно перед этим его любила. Отец переехал к своей подруге, мать любит Филиппа, Катарина чувствовала себя все более и более одинокой. Развод отнял также у Катарины часть ее личности, а именно, чувство защищенности, чувство, что она любима и веру в собственную способность любить. А любить и быть любимым - это для ребенка условие существования. Катарина же, на ее взгляд, потеряла способность к любви.
***
Манфред и Катарина были так поражены разводом, что не могли на него реагировать ни печалью, ни яростью. Они были непосредственно травмированы им*, чувствовали себя сраженными, беззащитными и беспомощными, так чувствует себя голодный младенец, который просыпается один в своей кроватке и на его крик никто не приходит, чтобы покормить или, как минимум, его утешить. Но это еще не вся проблема. В отличие от простого испуга, который тоже следует понимать как неожиданное поражение, в этом случае психическое равновесие, существовавшее перед совершившимся (внутренним и (или) внешним) событием, у травмированных людей не восстанавливается само по себе. Травма оставляет после себя глубокие раны. Я попробовал показать, как повлияли переживания развода на личность Манфреда и Катарины. Оба они больше не те дети, которыми когда-то были.
***
Стефану девять лет и он чувствует себя жалким и беспомощным. Отец ушел четырнадцать дней назад и все это время в доме идут разговоры только о том, что принадлежит отцу и что матери и кто за что должен платить. И опять одно и то же - кто виноват в том, что все это случилось. Стефан был зол на своих родителей, потому что они считали себя такими важными. Казалось, что о нем никто и не думал. Но это все же было не так. У Стефана есть дедушка, который раньше был в его глазах просто добрым, курящим трубку господином, непременным атрибутом его жизни, но не более того. Да и Стефан посещал своих дедушку и бабушку не так уж часто. Вдруг дедушка стал приходить каждые два-три дня и только для того, чтобы поиграть с ним, в выходные ходил с ним гулять в Пратер или в кино. Но самое главное: он слушал Стефана. Он утешал его по поводу постыдного происшествия - пару раз он обмочился в постель, выказывал понимание по поводу его гнева, объяснял понятными ребенку словами, как это может случиться, что двое людей любят друг друга, а потом вдруг не хотят больше жить вместе. Стефан совершенно неожиданно нашел в дедушке друга с отеческим отношением, для которого, казалось, он, Стефан, был важнее, чем все взрослые и который возвращал Стефану часть его потерянного доверия к себе самому. Но было нечто, о чем он не мог говорить даже с дедушкой, а именно, о предстоящем своем дне рождения, первом после развода. Стефан рассматривал его как печальнейший день своей жизни. Он видел себя сидящим около своего любимого торта, не радуясь ни торту, ни подаркам. И мама, такая раздраженная в последние недели, будет чувствовать себя больной и оскорбленной...
День рождения начался, как и ожидалось. Петер в этот раз не стал организовывать праздника для своих друзей, поэтому и в классе его никто не поздравил. От учительницы он получил несколько замечаний, так как в этот день, как и вообще в последнее время, не мог сосредоточиться на занятиях. Может быть, как минимум, придет дедушка, это немного скрасило бы сегодняшний день. Когда Стефан пришел домой, дедушки не было. Мама стояла у стола, на котором он увидел свой любимый торт, и говорила что-то, чего Стефан не хотел даже слушать, потому что у него к горлу подступал комок. Сквозь слезы видел он огромный пакет, что-то напоминавшее плохо упакованные санки. Вдруг этот пакет начал шевелиться и из-за стола вынырнул - папа! Стефан закричал от радости и через несколько секунд оба сжимали друг друга в объятиях. Это был чудесный день. Отец подарил ему интересный маленький аппаратик и объяснил, что это так называемая пищалка, при помощи которой он может в любое время позвонить отцу или дать ему знак, чтобы тот позвонил ему, Стефану. Потом все вместе, и мама тоже, поехали на новую папину квартиру и показали Стефану дорогу. На двери одной из комнат он увидел латунную табличку, на которой было выгравировано "Стефан". Это была его комната на тот случай, когда он каждые вторые выходные и каждый второй четверг после занятий физкультуры будет навещать отца. А посередине комнаты стоял лучший на свете детский гоночный велосипед и на нем записка: "От мамы и папы, которые всегда будут тебя любить".
***
Фрау Р. искала нашего совета в отношении ее двенадцатилетней дочери Моники. Десять дней назад отец внезапно покинул жену и двоих детей для того, чтобы начать новую жизнь в Австралии. С тех пор Моника не разговаривает с матерью, не может спать, не может сосредоточиться на занятиях, с нею ежедневно случаются приступы рыданий. Когда я спросил о втором ребенке, мать ответила: "С Робертом все в порядке. Он не кажется так глубоко задетым". В ходе дальнейшего обследования обоих детей выяснилось, что для Роберта уход отца из семьи сыграл роль еще большей катастрофы, чем для его сестры. Не считая крайних ситуаций, когда дети избиваются отцом и семейная жизнь состоит из страха и ужаса, убеждение родителей и их надежда на то, что развод не принесет детям особенных переживаний, просто удивительны. Можно ли, обладая здравым человеческим смыслом и минимальным психологическим дутьем, вообще представить себе, что такое событие, как развод родителей, не доставит детям "никаких" или "никаких серьезных" переживаний?
***
Петер и Роза, например, принадлежат к той группе обследованных детей, для которых переживание развода лежит в прошлом. Они жили вместе со своей матерью и ее вторым мужем, который, между прочим, очень их любил. Петер постоянно огорчал свою мать из-за неспособности сосредотачиваться на занятиях в школе и неуверенности в себе. Роза, моложе брата на три года, была в школе любимой ученицей и обращала на себя внимание своим чувством коллективизма, способностью придти на помощь и изобретательностью. Однако обследование показало, что оба подростка все еще, как и прежде, тоскуют по потерянному отцу и до сих пор переживают массивную агрессивность по отношению к матери, которая, в подсознательных фантазиях детей, вынудила отца уйти из дому. Но эта агрессивность оказалась похороненной под внешне особенно добрым и вполне бесконфликтным отношением детей к матери. Вытеснение агрессивности у Петера нашло свое выражение в интеллектуальной области, выразилось в страхе перед (духовным) "насилием". По той причине, что он идентифицировал себя больше с матерью, чем с отчимом, его чувство мужской идентификации было шатким и от этого усиливалась его пассивность. Агрессивные импульсы, из-за уколов совести, направлял он больше против себя самого и под влиянием (нормальных ) переживаний переходного возраста все чаще впадал в депрессивные настроения. Роза, в отличие от брата, побеждала свою агрессивность путем так называемого образования реакций, уходя из конфликтов, проявляя себя по отношению к другим предельно готовой к помощи, вплоть до самопожертвования. Также и Розе давалась ее чрезмерная приспособленность к обстоятельствам ценой больших душевных потерь, которые в последние месяцы заявляли о себе частыми приступами мигрени. Мать была вначале просто поражена, когда я поделился с нею результатами моего обследования, которые говорили о том, что проблемы Розы и Петера связаны с их переживаниями развода и его последствий, поскольку сама она всегда была убеждена в том, что дети никогда по-настоящему не страдали из-за разлуки с отцом. И мать рассказала, как дети, которым было тогда семь и четыре года "внешне" реагировали на ее сообщение о разводе. Петер высказался по этому поводу: "Наверное, так и лучше, по крайней мере, дома будет поменьше скандалов!", а Роза спросила только: "Я должна буду пойти в другой детский сад?" Дети в дальнейшем "не проявляли ничего необычного в их поведении, - рассказывала мать, - они были спокойны и уравновешены, из чего я сделала вывод, что исчезновение напряженных отношений между моим мужем и мною благоприятно повлияло на детей".
***
Для Магдалены и Стефана самое трудное было позади. Они вынуждены были сделать тяжелое открытие, что их жизнь изменилась, но она, как почувствовали и Магдалена и Стефан, продолжается. Эти дети вынесли полезное для себя, благодаря способности своих родителей понимать чувства печали, гнева и страха, которые боролись в детях. Мать Магдалены хорошо понимала зависимость ее дочери, а Стефан нашел в своем дедушке человека, временно заменившего ему родителей и противопоставившего потерям, которые принес ребенку развод, новые дружеские отношения. Но и родители Стефана поняли, наконец, что их сын именно в свой день рождения нуждается в особенном доказательстве их любви. К тому же оба ребенка, и Магдалена, и Стефан, одна со своей матерью, а другой с дедушкой, нашли возможность обсуждать обстоятельства и причины развода, а также свое будущее, что в большой степени сгладило их чувства вины и страха. Родители Магдалены и Стефана, а также дедушка Стефана сумели оказать ребенку столь необходимую первую помощь. И сумели они это потому, что поняли боль их детей и восприняли ее со всей серьезностью, так как осознали исключительность ситуации, в которой и дети вели себя необычно. Они знали своих детей как в общем хорошо воспитанных, честолюбивых, самостоятельных и разумных. Но они не настаивали на том, чтобы эти качества продолжали проявляться там, где сама жизнь перестала быть тем, чем она была прежде.
Независимо от того, что, может быть, в дальнейшем развод откроет перед детьми лучшие возможности для их развития, момент развода всегда жутко болезнен и ввергает детей в душевный кризис. И ведь это именно родители создали такую ситуацию и именно они повинны в страдании детей. Но сознание собственной вины есть нечто совсем иное, чем мучительное и невыносимое чувство вины, уже не однажды упомянутое у нас выше и которое связано с представлением о совершении чего-то запретного, безответственного. Если я, как отец или мать, наряду со своими желаниями и разочарованиями все же признаю свои (психические) права на существование, если я знаю, что данный шаг, как результат моих потребностей, пойдет также на пользу и ребенку, потому что я снова смогу дышать и чего-то ждать от жизни, то я могу также "с чистой совестью" взять на себя ответственность перед ребенком. Одновременно эта позиция, которую я назову ответственностью за вину, является важным условием того, что развод в конечном итоге сыграет все же положительную роль для ребенка. Если я знаю, что я у кого-то что-то отнял, кому-то причинил боль, потому что в тот момент у меня не было выбора, я буду, по крайней мере, стараться смягчить эту боль, по возможности исправить положение, чтобы уменьшить свою собственную вину. Если же я не в состоянии выносить того, что я виновен, я буду затушевывать причиненное страдание. Вместо того, чтобы подумать; "Мне очень жаль, но что же мне предпринять?", я скажу: "Нет оснований для жалоб и уж никаких для того чтобы в чем-то себя упрекать".
Цитата по Гельмут Фигдор
ДЕТИ РАЗВЕДЕННЫХ РОДИТЕЛЕЙ: МЕЖДУ ТРАВМОЙ И НАДЕЖДОЙ.
